Доктор Плюмберс, усталый и небритый, как раз закончил раздавать пилюли, и собирался было пойти испить чайку, как в дверь постучали. Торопливо, но уверенно. Не так, как стучат робкие просители, и не так, как это делают самоуверенные и наглые господа. А так, как стучат те, кто часто входит в чужие дома по зову хозяев, спеша на помощь.
-- Здравствуйте, коллега…-- Инициативу в разговоре, как только открылась дверь, также проявил пришедший. – мне необходима ваша помощь. Видите ли, там сиротка…

Означенный сиротка – мелкое вихрастое существо, грязное и ободранное настолько, что о его расовой и половой принадлежности можно было только гадать – подвывал, растирая глаза, тут же, на пороге.
-- Я подобрал его на дороге. Он, видите ли, потерялся. С Героем шёл – и потерялся! Сидит, знаете ли, на обочине, хнычет. А время позднее, ночь на дворе. Вот до города довёл, а деть его некуда: на трактир денег нет, на постой – кто ж нас примет? Может посодействуете, пристроите потеряшку?

Плюмберс посодействовал. Мальчишку пристроили тут же, в лечебнице. Отмыли, постригли, и вот он уже, утешившийся и довольный, в длинной, не по росту, больничной рубахе, сидит на лежанке, уплетая за обе щёки казённую кашу -- под умильные взгляды сиделок, сбежавшихся поглазеть на приблуду.

Посетитель, бродячий лекарь, худ…нет, тощ. Тощ, сутул, и оборван, пожалуй, не меньше своего протеже. У него под глазом свежий цветистый синяк, и как-то подозрительно слиплись волосы на затылке. Дышит он осторожно, явно сдерживаясь. Двигается угловато, и, кажется, прихрамывает. Однако, ободряюще подмигнув пацанёнку на прощанье, вежливо раскланивается, намереваясь уйти в ночь.

-- Вы мне напоминаете одного давнего Мастера, -- реплика Плюмберса заставляет лекаря замешкаться, и он неловко переминается у порога.
-- Все мы кого-то напоминаем, -- на лице гостя вежливая улыбка.
-- Коллега, -- мягко, но настойчиво говорит Плюмберс, -- вы же тоже шли с Героем? Не станете же говорить мне, что тоже потерялись?
-- Нет, нет, что вы! -- лекарь весело усмехается. – Понимаете ли, наши пути просто разошлись. Так иногда случается.
-- И мне кажется, что вас недавно били…
-- О, это совсем не то, что вы подумали! Тракты полны нечисти и дурных путников!
--…и он ушёл дальше?
-- Видите ли, посттравматическая амнезия…
-- Коллега…-- понимающе вздохнул Плюмберс, -- а вот не попить ли нам с вами чайку?
-----------

-- Так вы не находили ослика?
Дарла вздохнула, и снова сама себе напомнила, что надо быть терпеливой. Во-первых, положение обязывает – Советник она всё же! Во-вторых, посетитель, хоть он и Герой, но явно не в себе – а с больными и убогими надо быть снисходительнее…
-- Я вам уже объясняла, мы не занимаемся поиском пропавших животных.
-- Ослик -- не животное!!! – взвился посетитель, строгого вида гоблин. – Он спутник!
Дарла про себя добавила к мысленному образу гостя ещё один плюсик в сторону ненормальности, внешне же, с невозмутимым спокойствием предложила осмотреть Малое Пастбище, отданное под случайных, нестадных, животных. Все возможные ослы, имеющиеся в наличии, найдены могут быть только там.

Лицо гоблина пошло пятнами, но он тоже, видимо, сделал над собой усилие, и проинёс, почти скадируя:
-- Я там уже был. Да, там ослы! Ушастые копытные с глупыми ехидными глазами. Но не ослик!!!

--А на рынке вы были?
Гоблин вздрогнул, словно само сочетание этих двух понятий – рынка и его ослика – было болезненно-омерзительно.
-- Нет… -- выдавил он, отворачиваясь в сторону, и Дарле впервые стало его жалко.
-- Расскажите о нём, -- тихо предложила она.
И гоблин вдруг не стал больнее спорить и кипятиться, а, на удивление умиротворённо, начал рассказывать.

-- Он такой… серенький. Такой…средний рост… Копыта…их четыре. Даа, вот как, бывало, упрётся ими – и ни шагу с места! А один раз так лягнул прям. Копыта-то у него такие аккуратные, не то, что у лошади. А ещё один раз ему попутчик наш не приглянулся. Так он его так приложил, что сбежал паршивец. И ведь и впрямь гнилой оказался – разбойник! А ослик-то сразу его раскусил! Умище, понимаешь, хоть и зверь. И глаза у него умные. На том твоём пастбище ни у кого таких нет – у всех какие-то… равнодушные. А у ослика – вот такие, словно он примеривается постоянно, что бы отчудить. С искрой такие…понимаешь?

Гоблин с сомнением глянул на Дарлу – и правда, понимает ли, ли посмеётся сейчас? Дарла понимала.
Из всех её стад каждое животное смотрело на неё неповторимо по-своему.

--…и ведь когда он надумает наконец какую шалость, -- успокоившись продолжил Герой, -- так сразу хвостом дёргает – от нетерпения что ли. Я уж знаю – раз так, то начеку быть надо.

От воспоминаний гоблин постепенно размяк, и даже как-то умиротвоился.
-- Мне вот сколько раз говорили, мол смени его. Капризный, мол, что хочет, то и делает. А мне он нравился. С характером…

Гоблин вздохнул.
-- Ну ладно, пойду я. Дела… Ты уж. если он найдётся, попридержи его для меня, ладно? И пригляди, если что. Такой он, серый. Средненький, с хвостом. Копыта.. четыре. Хвост. И глаза умные.

-----------

В дознавательных документах клепаная свинка значилась как инструмент. С помощью которого грабители вышибали двери.

Личности самих грабителей не афишировались, но и так было ясно: раз в деле конструкт, то он при Герое. А это значит, что дело конфиденциальное, и каждому простому смертному нос в него совать не следует.
И не больно-то и надо.

То есть исполнители оказались сами по себе, документы – тоже отдельно, да ещё с пометкой о секретности, а вот свинка как бы оказалась не при делах. То есть бесхозная.
Магомеханическое чудо, позвякивая, слонялось по чулану, внося беспокойство и сумятицу в жизнь тамошних пауков и крыс.

Но однажды случилась инвентаризация, и клёпаная свинка было отправлена на свободу.
Свободой оказались городские улицы Сольвейга.
Мелодично звеня копытцами магомеханический зверь метался по городу, ища смыслы и возможность реализации.

Её пытался поймать предприимчивый подмастерье, чтоб получить за металл от кузнеца пару сольвов. Но подмастерье был не Герой, и свинка сбежала.
Пара дварфов навеселе приняли её за пивной бочонок, и гоняли полдня по переулку. Они тоже были не Герои.
Хитрая старушка обманным путём пыталась подманить, соблазнённая заклёпками-цветочками, и собственными замыслами о необычном таком сундучке. В старушке тоже ничего геройского не оказалось.

А вот в самой свинке как раз было.
Где-то в её глубине, там, где у смертных, как считается, обитает бессмертный дух, копились золотые монеты, добытые самым что ни на есть обычным преступным путём. У самых что ни на есть геройских Героев. Благо их слоняется по городам и трактам немерянно.
Ничего личного – такая жизнь.
И в ней криво склёпанная свинка, невпопад оживлённая плевком магии, незаметно и упроно спасает в себе от злого мира маленькие кусочки необычного, жёлтого, ослепительного -- так не похожего на её собственный! – но всё-таки металла. И чем их больше, тем ей светлее. Там, где у смертных обитает бессмертный дух.

-----------

-- Нет, нет и нет!!! – грозно упорствовал папенька.
Как будто это могло что-то изменить.

Доченька-то единственная какова? Геройкой стала! Разве можно родителю принять такое? Чтоб бегала она, ненаглядная, по бездорожью – в жару, в холод. в грязь, снег, непогоду, словно шавка безродная, как о манне небесной мечтая о грязном придорожном кабаке, и о том пойле, что плеснёт ей в общую -- немытую!!-- кружку, нерадивый кабатчик за-ради разжиться последними её грошами? Чтобы вся мировая мерзость ополчилась против неё – нападая, кусая, царапая…Зубами, когтями… ножами…саблями…убивая…снова и снова.

Ну разве этого он, уважаемый дварф, хотел для своей дочери? Он, держатель туннелей половины всего Севера! Для того ли всю жизнь горбатился, строя подгорную свою империю?? Всё ради неё! Чтоб жила сытая и довольная, бед не зная. Чтоб спокоен он был в конце дней своих, и грела его в старческой немочи мысль, что исполнено им всё было верно. Чтоб долгими зимними вечерами перед горящим семейным камином возились вокруг него внучата, шаля и дремать мешая.
А вместо этого теперь что?
Вечная рана в сердце и, чтоб не взвыть в одиночестве, этот глупый щщен, грызущий тапки?

Доча с горящим взором меж тем что-то излагала пространно, что судьбу, мол, не выбирают, что геройство – почётная миссия, и вообще её призвание, и что мир не заканчивается одними горами, а есть ещё дикие, прекрасные оркские пустыни, экзотические гоблинские болота, звонкие степи, леса дремучие…и бесконечная череда жизней, чтоб всё это узнать, увидеть…
Папаня грустил, лохматый чёрный щенок с рыжими бровями отвоевал второй тапок, измусолил его весь, и тут же, утомлённый, заснул.

-- Обещай мне, -- провозгласил, наконец, папенька, никак не убеждённый, но в силу немалого жизненного опыта смирившиёся с безысходностью ситуации, -- что когда будет тебе невыносимо трудно, ты будешь возвращаться на Север…

Геройская жизнь учит быстро.
Однако недостаточно, чтоб – к счастью, или к несчастью – было с кем поделиться горечью и победами в пути. Там, на Севере, куда шла она, исполняя давнее обещание, никто её уже не ждал. Но обстоятельства – именно обстоятельства, как убеждала она себя, щадя остатки самолюбия: неудачное оружие, в неудачное время, неудачный спутник – загнали в угол, и она, как с усмешкой сознавалась сама себе «отползала», туда, где могла хотя бы укрыться, спрятаться, чтоб хоть слегка отдышаться и зализать раны.
Следом, словно сговорившись, наступали на пятки все по очереди: дружди, изги, бескуды, иели, некроманты...и прочая шелупонь из длинного списка геройских гадостей.

На обледенелых склонах преследователей поубавилось – упорства хватило разве что скальникам, ночным хныкам да неутомимым мародёрам. Но и сил отбиваться от них не осталось.

Именно тогда и нависла над ней, словно вывалившись из темноты, мохнатая чёрная морда с рыжими пятнами. «Вав....» -- рыкнула очень заговорчески и в тот же миг, абслютно непочтительно ухватив Героиню за шиворот, бесцеремонно и легко, словно тапок, поволокла вверх по склону.

Втащенная в дварфский туннель, совершенно обслюнявленная Героиня, ощутила себя тем не менее в безопасности. Огромный пёс с рыжими бровями скалил пасть в радостной улыбке, и приветливо вилял хвостищем.

Холодный северный ветер был по-домашнему свежим. Выше было только небо и снежные горные вершины. Ниже безобразно-упорными неприятностями карабкались по склону неутомимые монстры. Пёс проследил её тревожный взгляд, оглядел преследователей с весёлым любопытством , и, задрав морду к облакам очень-очень громко сказал горам «Гафф!»
Те ответили нарастающим гулом лавины, и под её раскаты маленькая дварфийская Героиня и большая добрая собачка, петляя по тоннелям, отправились вглубь горы.
Домой.

-----------