– Не жалейте, и ни на миг не сомневайтесь: деяние сие угодно было Высшим, ибо явили они воотчую Халлров Путь…
    Глас, полный торжества, мощно разносился откуда-то из поднебесья. Самого Ттерала видно не было: грандиозное строение, из-под купола которого вещал Мастер, чудесная неведомая сила вознесла на вершину мощной базальтовой скалы. За ней, рассекая лесные дебри, протянулась вдаль до самого горизонта величественная гряда юных гор, вспучившаяся аккурат к завершению постройки храма.

    Природная метаморфоза, случившаяся так вовремя, необычайно вдохновила Ттерала, и он с утра до вечера с воодушевлением вещал о явлённой благодати, взывая к отрешению от дел неблаговидных, и подкреплению благих помыслов регулярными пожертвованиями.
Горожане охотно слушали, на чудеса дивились, но расставаться с монетами не спешили.

    Призывы к щедрости никоим образом не удивляли скромного горожанина Кун-Жута, как никто знавшего о неприступных хранилищах отстроенного храма – огромных, но абсолютно пустых.
Ттерал юлил, тянул время, но взятые у скромного гоблина в долг деньги на постройку храма возвращать не собирался. Да если и захотел бы, так с чего? Капеллан из числа доверенных раз за разом приносил неутешительные вести: схрон, где бывший первосвященник не только больше века предавался умиротворению и переосмыслению жизненного пути, а заодно и припрятал прихваченное при исчезновении из суетного мира золото, не находился. То ли чёрная скала рухнула, то ли камнеболисты укатили белый камень – ни примет, ни сокровищ, ни надежды.

    Того не знал Мастер, что капеллан тоже питал слабость к звонкой монете, а кроме того – к иным тайным радостям, отчего чужие секреты давно уже обменял на приличное вознаграждение.
    Сам же Ттеррал, за время строительства так пристрастившийся к получаемым ссудам, что карманом скромного горожанина Жута пользовался охотнее, чем своим, постепенно утвердился в уверенности, что и от оплаты долгов такому простаку как-нибудь отвертится. Увещевая кредитора, сулил ему взамен вместо благ земных и металла презренного милость судьбы и надежду на посмертие в Героях.

    Однако у горожанина была семья, обязательства, да и просто свои соображения. Да и не в его правилах было идти на поводу у чьих-то планов, привык выстраивать свои. Дотошно и скурпулёзно подсчитывая убытки, старый Жут методично провожал кого-либо из домочадцев в путешествия.

    – Никому нельзя верить, – сокрушался скромный гоблин Жут. – Но не о себе пекусь я…
    Соль Жут, племянница, миниатюрная и изящная, как фарфоровая статуэтка, пристроившись подле него в плетёном кресле, критически рассматривала свои безукоризненные ноготки, и лишь изредка, едва заметно, склоняла голову – то ли чтоб разглядеть получше, то ли давая понять, что внимает с усердием.
    – В былые времена всё было по-другому. – монотонно негодовал тем временем старый Жут. – Какие горы тогда были!! А какой тогда был песок в пустыне… Разве сейчас такой сыщешь?
    – Песок – он всегда песок, – настороженно возразила Соль. – Странно гоблину мечтать о песке.
    – Что ты понимаешь, дитя… – отозвался Жут. – Мир для тебя только этот лес, да несколько заблудившихся на время гор… Отправляйся к брату своему. Передай, что скучаю я по пескам. Утешиться хочу.
    – Сейчас ехать? – Соль с готовностью спрыгнула с кресла.
    – Погоди…Верблюда возьми. И орка. Один в пустыне всегда найдёт путь к воде, другой – к Штилю….

    Баяр ходил смурной и исхудавший.
    Было почему: дерзкий и своенравный Шен-Кеель совершенно не поддавался окультуриванию. Более того, прокравшись по лесам с горных склонов Килародщины на вновьявлённые кручи Халлрова Пути, злополучный зверь словно издевался над скотоводом, то прячась от него, то устраивая на пути завалы, то, подкараулив, подло бил своим главным оружием – ногой. От внезапного удара зловредного зверя улетал орк в ямины, поросшие матёрым шиповником и дикой ежевикой, катился по каменистым осыпям, бился о стволы деревьев….

    Но самое обидное заключалось в том, что уже не единожды, израненный и расцарапанный, словно драла его стая манулов, выбираясь с руганью из очередной колдобины, заставал Баяр идиллическую картину – красавицу Соль Жут, вплетающую в гриву этого косматого чудовища цветные кисточки, угощающую негодника морковкой, или разбирающую на аккуратные пряди дремучую чёлку. Морда животины светилась счастьем, хвостик радостно вилял, глаза туманила поволока блаженства.

    Конечно, к гоблинке никаких претензий у Баяра не было: любой мужик в Асиле, вздумай Соль Жут проявить к нему и десятую часть того внимания, вмиг бы оказался с такой же глупой рожей. Но от демонстративного нахальства горбатого подхалима в груди скотовода клокотали древние орочьи инстинкты.

    Однако время шло, не за горами был жаркий месяц, с его юным квинтом – время, когда в Великой Пустыне, в Штиле, прекрасном городе орков и честного народа, отчаянные головы собираются, по обычаю, на Большую Гонку. В очередной из злополучных для Баяра дней, Соль вдруг обратила взор на скотовода, потирающего поясницу и хромающего на обе ноги, и мило поинтересовалась, не планирует ли он подать заявку на участие.
     – Ээмм… – ответил гигант, застигнутый вопросом врасплох, выдирая из волос репья и паутину, – я же для мира безвременно ушедший…
     – Тем более! – убеждённо заверила Соль Жут. – Что может быть романтичнее путешествия инкогнито?
Предположения у орка были. Но толком не успел даже додумать, как гоблинка продолжила:
     – Ах, как я хотела бы посмотреть на Гонки в пустыне…
    И мечтательно возвела к небу свои прекрасные глаза.
    Орк и верблюд одновременно кивнули, и только после этого с ненавистью смерили друг друга взглядом.

    … – Это наши цвета, это вымпел, это одежда для жокея, это официальный наряд для представительства, это попонка, колокольчики, ленточки…сбруя парадная… сувениры для конкурентов…сухарики…мешочек с травами, флаконы с зельями…– деловито щебетала Соль Жут, собираясь в дорогу. – О безопасности не волнуйся. Ты, главное, до скачек на Шен-Кееля верхом не садись., а об остальном я позабочусь. Сложностей с этим нет, даже если и узнают, то подколдую немного, всем глаза отведу…

    –Мирко, Мирко, глянь, какая девка!
    – Да хде?
     – Да вона, на чёрном верблюде едет… Гля, а орк , что его ведёт, то не Баяр ли будет? Который от Асили на скачках…
    – Дурак ты, Славко! Какой Баяр, какой Асиль? Баяр, тот сгинул давно. И Асиля больше нет, Квасиль теперя. Понял? Да и девка, вишь, с ним. А в Квасиле-то девок уже и нет!
     – Как нет? – глаза у Славко распахнулись от удивления аж со смоковину. – Как так может быть, чтобы девок-то и не было??
     – А так! Квасисты извели!
    Мирко глянул на побледневшего приятеля, потерявшего от изумления дар речи, и произведённым впечатлением остался доволен. Потому и продолжил неторопливо, весело наблюдая переливы ужаса на лице Славко.
    – Они ж как завелись там, квасисты, так напасть и началась! Как поцелует такой девку, она вмиг в лягуху оборачивается. Вот и не стало у них там девок – одни лягушки. Ну и жаб немного… Они ж, квасисты, от нас-то неотличимые, не распознать их. А девки ж, известно, дуры! Целоваться любят…
    – Так и что ж, навсегда так? – сдавленным шёпотом просипел, наконец, Славко.
     – Да не. Как простой мужик такую квакуху поцелует, так она опять в девку обернётся. Да дурных таких нет! А потом, мало ли какая окажется? Назад ведь не вернёшь… Или если вдруг попадётся обыкновенная, несколдованная? Разберёшь их что ль, в болоте-то… Да и зачем? Нормальных-то девок вокруг полно…

    Славко и Мирко, дружно повернулись, оценивающе оглядев красавицу гоблинку на чёрном верблюде.
     – Не, ежели знать, что примерно такая получится, я б может и лягушку… – неуверенно промямлил Славко.
     – А ты погоди, сможешь ещё… – зло пробормотал Мирко, сплюнув на сторону, – как квасисты сюда доберутся, так и придётся. Они ж знаешь какие? Одно слово, не такие как мы!
     – Вона оно каа-ак…

    По оживлённым улицам Шен-Кеель шествовал с достоинством, горделиво задрав голову. Глазели на него и гоблинку. По разумению верблюда это было оправдано: если и разглядывать, то имеет смысл только достойное.
Мастер Баяр, вопреки опасениям, интереса не вызывал. Верблюд считал, что это вполне справедливо, внимания орк не заслуживал. Тем более здесь, в пустыне, где их и так было достаточно.

    У вывески «Стекольные мастерские Горги и Ре-д-Жута» их ждали двое.
    На лице перового, гоблина в неброском одеянии, читалось приличествующая .гостеприимному родственнику радость, в глазах – скрытая настороженность вспугнутого зверя зверя. Это и был сам Ре-д-Жут, умелец, стекольных дел гений и кузен красавицы Соль.

    Второй, хромой одноглазый орк, в шрамах, с повадками бойца, бросился им навстречу с нескрываемой радостью и изумлённым возгласом:
    – Хаптагай!
    В глазах его было такое искреннее восхищение, что Шеен-Кеель сразу проникся, и признал в нём родственную душу.

    Соль и Баяра тут же увели пить чай; хромой орк вызвался отвести верблюда к Лид-Нейту для быстрейшего предъявления прибывшего участника и улаживания формальностей.

    Всю дорогу Горги, как с братом, говорил с верблюдом: рассказывал о законах пустыни, городе, предстоящих скачках, прошлых фаворитах, о самом Лид-Нейте, организаторе. Хаптагай внимательно слушал, оценивающе оглядывая обстановку.

    В загоне фаворитов Шен-Кеелею не понравилось. Оглядев конкурентов, он предупреждающе заревел и упрямо замотал башкой. Горги кивнул, и после напряжённых переговоров выторговал у организаторов, под личную ответственность, и согласие на возмещение возможного ущерба, исключительное право вольного выпаса. Шен-Кеель это оценил, и, нехотя склонив лохматую голову, позволил повесить на шею условие свободы – позвякивающий при ходьбе колокольчик на красной ленте, и заговорённый амулет лично от Горги – маленькие песочные часики.

    Дальше он отправился один. Главную городскую площадь он вниманием не удостоил, фыркнул на фонтан с алым сердцем, потоптался, принюхиваясь, у базальтовой глыбы с нацарапанными письменами, важно прошествовал по городскому рынку, благосклонно приняв причитающиеся участнику гонок съедобные подношения от ценителей гонок, и, заодно, выслушав слухи, сплетни, прогнозы и сделанные ставки. Наконец, утомлённый суетой и подкрепившийся, отправился искать место ночлега.

    Единственная гора, имевшаяся поблизости оказалась населена дварфами. У подножия на пути Шеен-Кееля выстроилась группа воинствующего молодняка. Два предупредительных плевка расчистили дорогу, и верблюд продолжил движение к вершине. Облюбовав для ночёвки пологий утёс, оказавшийся крышей жилища флегматичного коренастого дварфа с седой бородой, Шен-Кеель улёгся пережёвывать жвачку и смотреть на звёзды.

    Последние отсветы упавшего за край светила расчертили тенями ухабы и выбоины беговой трассы Том-Элс; где-то в полуверсте к зюйд-зюйд-весту расправлял паруса призрачный драккар, из недр горы глухо доносились древние песни дварфов. Хозяин крыши, седой вояка, поднявшись, молча уселся рядом, устремив взор на север.

    Маленькие песочные часики на шее Шен-Кееля, тонко дзыькнув, лопнули, выбросив облачко пряной пыли, смешанной с перцем. Верблюд чихнул и проснулся, сразу же вспомнив про гонки и просьбу хромого Горги. С пронзительным криком вскочив на ноги, хаптагай помчался по городу, спеша к старту.

    К началу забега он успел вовремя: трибуны были заполнены, у старта переминались с ноги на ногу верблюды-конкуренты с жокеями на горбах, и Баяр, с красным от волнения лицом. Конечно, Шеен-Кеель знал, что придётся подставить спину под наездника, но делать этого верблюду по-прежнему не хотелось. Чтоб отсрочить неизбежное, хаптагай, занимая своё место, наступил, якобы невзначай, на ногу орка копытом. Баяр побледнел и задёргался, как пришпиленная иголкой бабочка, но верблюд, словно не замечая, безмятежно рассматривал участников забега.

    У одного в глазах полыхала идея, другой нервно притаптывал ногами под собой песок, готовя упор для рывка; был белый верблюд, каких любят за масть: трёхгорбый, с вислым от тяжести брюхом, короткими ногами и, наверняка, сбитым ритмом бега; ещё был один холёный и гладкий, двугорбый, с тоской пресыщенности на морде, и неживое чудовище, с тревожащим запахом магии и капканов, держаться от которого надо бы было подальше…

    Шен-Кеель не просто глазел – он примерялся, как бы точнее исполнить нашёптанное Горги и не подвести Соль. Поэтому, как только прозвучал сигнал старта, замялся на миг, пропуская идейного, трёхгорбого, топтуна и неживого, и только после этого, отпустив наконец ногу Баяра, рванулся вперёд. Орк-скотовод не оплошал: успев ухватиться за гриву, поскакал, вприпрыжку, рядом, делая на ходу отчаянные попытки запрыгнуть верблюду на спину. Шен-Кеель, в свою очередь, дрыгался и взбрыкивал, картинно, но аккуратно, с тем, чтоб и Баяру не позволить добиться своего, и не уронить его раньше срока, до финиша.

    Публика на трибунах выла! Те, кто успел насладить свой взор победной гонкой лидеров, вопили и свистели, наблюдая за плясками чёрного верблюда с жокеем. Шеен-Кеель изображал ярость и необузданность, вцепившийся клещом Баяр болтался тряпкой. Холёный двугорбый позади ревел от возмущения, глотая пыль и требуя уступить дорогу; белогорбый метался, безуспешно пытаясь обойти по широкой дуге. Хаптагай не уступал, тянул время.
    Только перед самым финишем, он скаканул с подвывертом, отчего вконец обессилевший Баяр сначала взлетел в воздух, а потом шлёпнулся промеж горбов поперёк спины, обозначив на финальном моменте наличие жокея на положенном месте. Орки на трибунах победно ревели – знай, мол, наших, такую зверюгу и объездил!...

    В то самое время в городе произошло событие, которое при иных обстоятельствах могло бы стать для горожан истинным потрясением. На городских часах Цаган-Цаг, чудесных, огромных, услаждающих взоры и немыслимых в совершенстве своём, вдруг треснула колба. По всей видимости, неуёмные крики раззадоренных зрителей на Великих Гонках оказали на главную достопримечательность Штиля разрушительное воздействие. К счастью, бдительные Ре-д-Жут и Горги, совершенно случайно оказались рядом, и не только вовремя заметили случившийся изъян, но и быстро произвели замену. Благодаря этому трагедия не состоялась: ни спокойствие, ни репутация города не пострадали, а часы не только не утратили своих достоинств, но даже песок в их стал белее.


    В положенный срок участники Большой Гонки Пустыни покидали гостеприимный Штиль.
    Хромой орк Горги снова шёл рядом с хаптагаем, и снова что-то ему нашёптывал. Ре-д-Жут провожать на вышел, видимо долгое расставание с родственницей было для него тягостно. Сама же Соль снова восседала на верблюде, едва видимая за связками песочных часов – сувениров для всей асильской родни. Однако злые языки (нашлись же такие!) шептались, что гоблинка стала жертвой колдовства трущоб «малых чудес», куда, якобы, зашла по незнанию, превратившись в "рабу товара". Вид у Соль был утомлённый.
    С другого бока верблюда брёл хромой Баяр. Ногу ему Шеен-Кеель отдавил знатно, и хоть на спину сесть не позволил, зато подставил для опоры бок, и шёл неспешно, приноравливаясь к скорости мастера.

    У ворот города их ждало небольшое стадо пустынных верблюдиц, голов в тринадцать – дар орков за волю к победе, чью– не уточнялось. Баяр обрадовался, Шен-Кеель отвернулся, сделав вид, что не заметил: сам он был не в лучшем виде – у него, с опозданием, а оттого интенсивно, началась линька, и шерсть сползала, закручиваясь войлочными одеялами. В верблюжьих колтунах, шерстяных скрутышах и даже в маленьких песочных часах неспешно покидали город утраченные Ттералом сокровища.