Сырой месяц 224

    По небу плыли тяжёлые тучи, порывы резкого ветра заставляли мужчин на площади поплотнее запахивать безрукавки, а женщин – кутаться в платки. Множество ног топтало пожелтевшие листья, виселицами покачивались голые ветви деревья.
    Сырой месяц – время ярмарок, когда на городских площадях раскидываются торговые ряды. Каждый надеется продать свой товар подороже, и каждую деревянную свистульку здесь нахваливают так, будто она единственная во всей Пандоре. Многие крестьяне продают мешки с зерном и поросят прямо с телег. Особняком держатся продавцы породистых лошадей, как самого лучшего товара. Всюду звучат хрипловатые надсадные голоса и гортанный смех, словно звуки помогают согреться.

    Ветер раскачивает занавес над грубой деревянной сценой. Он, конечно, залатанный, но старается сойти за целый и не пестреть заплатами, чётко давая понять – представление будут давать городские артисты, не бродяги из каких-нибудь непроходимых болот. На каждой ярмарке есть такая сцена – на ней идёт незамысловатая комедия, где влюблённого юношу играет поживший бард, несравненную красавицу – курносая толстушка, а главного злодея – лорда или некроманта – седой старик, уже давно списанный с главных ролей.
    Кто-то с той стороны сцены всё время поправлял занавес, но вот невидимка исчез и вытертый бархат уступил своё место нехитрым декорациям. Начиналась донельзя обычная пьеса «Картонный меч», из числа тех, что на пятый год существования забываются даже авторами. Простой сюжет, примитивные стихи, предсказуемые герои – всё это годится на два-три года и быстро выветривается из народной памяти.
    В городской труппе, ставившей «Картонный меч», главные женские роли исполняла эльфийка, Ниветиэль. Но необычно большая толпа собралась перед сценой не ради неё – исполнитель роли Севобора, лорда-самодура, недавно скончался, и публика ожидала впервые увидеть нового актёра. Кто-то, похоже, принёс с собой гнилые овощи, но, в целом, местные театралы считали себя народом культурным и благосклонным к актёрскому мастерству.

    Первый акт народ встретил разочарованно – главную роль по-прежнему играл лысеющий Велимир, и на его ласки с Любавой публика уже пару лет как насмотрелась. Наконец, показался слуга лорда, прервавший объятия главных героев.

– О, Ярослав! Тебя зовёт наш лорд –
Не может, вроде, отыскать он шпор!
– Иду! Вот как на зло, нашёлся повод,
Ему я что ли, не слуга, а конюх?
Но мигом я вернусь к тебе, Любава,
Жди, милая, сердечная отрада!

    – Иди ты уже! – донёсся выкрик из толпы.
    – Другую сцену давай! – поддержали первого кричавшего зрители.

– Он так нетерпелив, я слышу крики!

    Велимир и Ниветиэль бросились за кулисы, кто-то бегом отодвинул куст, и вот уже Ярослав появляется рядом со «старым трусом», как называл он своего хозяина. В толпе раздались радостные крики. Злодея играл не кто-то со второстепенных ролей, не первый попавшийся пьяница и даже не сам директор труппы, влезший в трико. Это был совершенно новый актёр, совсем ещё юноша. На лицо он не был красавцем, да и бравой фигурой не обладал, но тем комичнее делалось появление одутловатого и взъерошенного парня.

– Ты что же, Ярослав, просил расчёта,
Уж коли меди больше не охота?

    Новый актёр вальяжно двигался по сцене, слегка выпячивая вперёд живот, благо стройным он и от природы не был. Нарочно гнусавил и среди зрителей послышался смех.

– Жениться я собрался, ваша светлость,
Невеста есть, пора бы и осесть мне!

    Вот Севобор отпускает слугу, дав мелочное поручение и начинает монолог, повествующий о его неудачной женитьбе, сбежавшей супруге, влюбившейся в какого-то бродягу, отсутствии у него детей. Текст новый актёр знал не так уж хорошо, вместо «седеющий старик, чадами не согретый» вышло «беднеющий барон, супругой не приветый», но с ритма почти не сбивался. Публика хохотала, когда он разорялся про «плешивого бродягу» и рассказывал, как кипятит в тазу ночной колпак и панталоны некому заштопать, но к концу монолога игра и настрой актёра поменялись, словно комедия по чьей-то прихоти превратилась, по крайней мере, в драму.
    Севобор решает взглянуть на невесту Ярослава, расспрашивает про неё, и, наконец, видит её сквозь голубой квадрат нарисованного окна. Зрители могли бы поклясться, что на щеках актёра в самом деле появился румянец.

– Как хороша невеста нищего слуги!
Красавица! Прижаться бы к её груди!
Свежа, как роза и мила, как ландыш,
Влюблён, как встарь, люблю её без фальши!

    Всегда ожидаемая публикой сцена – приставание Севобора к Любаве – выглядела совсем иначе, чем должна была. Ниветиэль словно забыла, что должна была играть отвращение и брезгливость. Не вырвала свою ладонь из его руки, а Севобор вместо того, чтобы грубо прижать её к бутафорской ограде из роз, опустился на одно колено.

– Тебя хочу я пылко, как увидел,
Твой свет во снах являет мне Хранитель!
Я возбуждён твоим движением ресниц,
Очей сияньем, женской сутью одержим!

     Ниветиэль никогда не пользовалась народной любовью – мужикам фигура не фигуристая, бабам – завидно, актриса-то не стареет, и все вместе ругали её за плохую игру. Так и сейчас: только что зрители, забыв о сценарии, были готовы поверить в то, что Любава встретила своё истинное счастье, как иллюзия распалась – всё ещё горели её глаза, но губы произносили зазубренный текст.

– Люблю я Ярослава больше жизни,
Твои мне ласки попросту постыдны!
Уйди урод, ты высших сил побойся!
То похоть демонская, успокойся!

    Но юный актёр словно не замечал плохой игры эльфийки. Он бессильно выпустил её руку из своей, смотрел на неё снизу-вверх, побагровел так, что запылали даже его уши.

– Что говоришь ты, милая Любава!
Твои слова как яд мне, как отрава,
Но я скажу – не слышал этих слов…
И я всегда в свою поверю ложь!

    Снова оговорился? В тексте должно было быть «я не могу в твою поверить ложь». Но и дальше продолжались отступления от текста.
Он вскочил с досок сцены и снова схватил её ладонь.

Сгною слугу, отринь же клятву –
Иль я, иль он – то сбор для жатвы,
Здесь Смерть взмахнёт своей кривой косой –
Судьбы слепой ведомая рукой!

    Полностью не по тексту. Да, Севобор должен был отправить Ярослава на невыполнимое задание, но Любава знать о его планах не должна была. Только помнили ли это зрители?
    Севобор присоединился к труппе практически перед самым представлением. По его словам, звали его в точности так же, как и героя пьесы. Ну и что, что это имя было придумано автором комедии пару лет назад? Юноша рассказал, что его отец в молодости был авантюристом и много путешествовал с одним шаманом, а тот предсказал, что судьба его будущего сына будет связана с именем «Севобор». Отец, спустя сколько-то лет, женившись и открыв трактир, в самом деле дождался рождения сына и назвал его именем, указанным тем шаманом. И, конечно, парень не мог пройти мимо театра, где ставили пьесу, одного из героев которой звали тем же самым именем. Участники труппы только посмеялись между собой такой истории, но расспрашивать больше не стали. В актёры и барды часто попадают те, кто имеют сложности с законом, так кому какое дело до настоящего имени странноватого паренька?
    Следующая сцена вроде бы вернулась к изначальной задумке: Севобор посылает Ярослава сражаться с каменным великаном и раздобыть меч некроманта. Ярослав собирается в дорогу и уезжает. Лорд переживает, что тот сможет выполнить задание.

– Как долго жду вестей, но снова нет их!
А коли выжил парень и в успехах?
Ещё вернётся вскоре с доброй вестью,
Тогда с Любавой не бывать мне вместе!

    Севобор приезжает к дому Любавы и рассказывает ей, как Ярослав победил в битве, но был смертельно ранен и, умирая, наказал своему попутчику передать невесте, что должна она не скорбеть о его безвременной кончине, а поспешить замуж. Та не верит ни слову.

–Ты видишь, похотливый лорд:
В скамью воткнул он древний нож –
Тот кровь из дерева исторг б,
Коль был бы Ярослав мой мёртв!

    Опечаленный Севобор идёт вон, но, на следующий день, когда Любава с другими деревенскими уходит на полевые работы, возвращается.

Не знаю, кровоточат ли деревья,
Но пятна алые – у нас не редкость.
Достать бы из скамьи, да обагрить –
В чужой крови, свою бы не пролить;

    Севобор зачарованно обходит скамью, слегка касаясь кончиками пальцев рукоятки ножа, вместо того что бы, пыхтя от натуги, пытаться вытащить его.

Но крепко держится кинжал за древо,
Увяз в объятьях, верно, из злоцвета,
Рукой вонзённый мощной, а не дланью труса…
Порез!.. Случайность победила слабость духа!

    Севобор напуган видом своей крови, но, кажется, вместе с тем и видит некое предзнаменование. Он прячется недалеко от дома девушки – в другом углу сцены, как можно дальше от скамьи с торчащим ножом. Как только Ниветиэль проходит мимо него, кто-то передаёт ему синий свёрток и лорд превращается в незаметного работника сцены.

    Ниветиэль, обнаружив доказательство смерти Ярослава, не слишком опечаленно произносит монолог убитой горем Любавы. Девушка собирается утопиться, но как-то слишком бодро прыгает в объятия Севобора, отговаривающего её от самоубийства. В смятой синей ткани зрители видят бурную реку, в актёрах на берегу – влюблённую пару, снова забыв, что Любаву сейчас против воли поведут замуж.

    Страсти в пьесе накаляются, но зрители без прежнего напряжения смотрят на сражение Ярослава с чудовищами. Кому-то даже показалось, что все сцены с великаном и некромантом были сокращены вдвое. Но вот в город въезжает Ярослав с восьмиглазой головой великана в руке.

– Исполнил долг свой перед стариком,
Свободен я, отпраздную вином,
Но после! В данный час спешу я в храм,
О свадьбе надо бы пойти речам;
Седой священник – старый друг отца,
Он рад с Любавой обвенчать меня!

    А в храме уже стоит Любава, распустив волосы, украшенные бумажными цветами, и рядом с ней – Севобор. На поясе жениха ножны с мечом, за спиной – тяжёлый плащ.

– Лорд Севобор, берёте в жёны
Вы деву с взглядом отрешённым?
Введёте в род, не пожалев ни в чём?
Клянётесь в верности своим мечом?
– Клянусь! Всё ей – и лорда меч, и честь!
Мой род, судьба моя, и жизнь, и смерть!
– А что же вы, печальная невеста?
Кивнула головой… нам хватит жеста…

    В храме повисла тишина, из-за кулис доносится голос Ярослава – он видит праздничные украшения и спрашивает нищего о том, что за праздник. Слышит в ответ: женится лорд Севобор на девице Любаве. Разозлённый Ярослав врывается в храм:

–Ах, клятый трус и гад бесчестный!
Обманом занял моё место!

    К Ярославу разворачивается Севобор, резко, взметнув плащ так, чтобы на миг он развернулся подобно птичьему крылу. Велимир был выше него, стройнее, плечистее, но что-то появилось в лице новичка такое, что он казался в этот миг грозным соперником.

– Ты опоздал, я – муж Любавы!
За чем же ты, пришёл? За златом!?
– Гляжу в её глаза и вижу – врёшь!
Моим мечом укажут боги ложь!

    Ярослав выхватывает из ножен меч, секундой позже – Севобор, но у первого – настоящий, отливающий сталью, а у второго – картонный, нарочито бутафорский. Вздох вместо смешков пронёсся по толпе зрителей. Пафос лорда Севобора должен был превратиться в позор… Какова цена клятвы жалкого трусливого лорда, если меч в его руках настолько очевидная поделка? Но симпатии публики, впервые за время существования пьесы, на стороне противника Ярослава.

    Прямо перед собой смотрит Велимир, привычно встаёт в стойку, держа своё оружие по всем правилам воинской науки. Напротив него побледневший Севобор рассеянно переводит взгляд с острия одного меча на тупой конец другого.

– Так вот как! Не отступишь, вечный трус?
С Любавой твой неправеден союз!

    Нервно сглотнул слюну Севобор. Оглянулся на невесту, вытер вспотевшую ладонь о штанину, поудобнее перехватил меч. Затихла толпа, не зная, чего ожидать.

– Я не сдаюсь, вперёд, сражайся!
Ты – воин? Ярости отдайся!
Мой меч Хранитель направляет,
Так думаешь, не проиграешь?
– О, я не думаю, злодей – я вижу!
С таким мечом не сдохнуть тебе лишь бы!

    На устах Велимира играет злорадная ухмылка, прыжок вперёд, элегантный взмах клинком, Севобор уходит в сторону. Снова атака Ярослава, снова уход. Ярослав делает пару шагов назад.

– Что носишься, как белка в клетке?
Не нападёшь с ударом метким?
– К чему идёт канва событий?
Пусть бесятся толпа и зритель!

    Теперь Севобор угрожающе надвигается на противника, тот готов отбить атаку, крепче сжимая меч. На бледном лице Севобора проступили ярко-алые пятна, только на ничтожный миг он кидает взгляд на толпу – его глаза горят лихорадочным пламенем.

– Сюжет ведёт лишь тот, кто верит! –

раздаётся над сценой срывающийся голос Севобора.

– Чей меч картонный – крепкий стержень!!! –

переходит голос в крик.

– Чей меч – не гнётся, а срубает череп!!!

    Прыжок, атака – Велимир блокирует – лязг – в сторону толпы летит перерубленный пополам стальной клинок. Время словно замерло: актёры и зрители провожают взглядами невысокий полёт обломка стали и медленно, словно под действием магии, разбегаются от него, когда он звонко клацает об мощёную площадь. Раздаются удивлённые крики, пандорцы медленно приходят в себя и вот уже кто-то лезет вперёд, посмотреть на перерубленный меч. Вот зрители поднимают глаза на сцену: Велимир всё ещё сжимает в руках рукоятку меча, а рядом с ним стоит… взлохмаченный мальчишка лет шестнадцати с картонным мечом в руках, согнутым посередине. Он тяжело дышит, краска густо заливает его лицо. Взгляд парня бессмысленно блуждает по сторонам. Наконец, немного отдышавшись, актёр издаёт нервный смешок.

    – Ха-ха, бывает… Пандора, знаете… магия… – всё ещё держа своё оружие он спрыгивает с сцены и, расталкивая зрителей, убегает прочь. Отбросив бесполезную рукоятку клинка за ним устремляется Велимир.
    – Эй, парень! Стой!

***

    Вечером в таверне было не протолкнуться от посетителей. За столиком в углу собралась актёры театральной труппы. Заказывали всё – от эля до водки, веселились, обсуждая постановку. Вокруг них собрались и многие из других – всем хотелось знать, что там произошло на сцене. Велимир пересказал свою версию в очередной раз, вызвав взрыв хохота, и отпил из бутыли, глядя куда-то поверх голов пьянчуг. Он так и не смог найти нашумевшего парнишку. Тот растворился, словно никогда не бывал в этом городе.