«… — Но почему ты мне помогаешь?
— Из солидарности, — ответил незнакомец, подмигнул и растворился в воздухе».

Келеборн брезгливо отодвинул лист бумаги, текст доставлял почти физические страдания. Он ощупал то место, где только что были его глаза. На месте, не вытекли. Еще хуже делалось от мысли, что вот это только что вылетело из-под его пера. А ведь ему приходилось писать для зазывающих плакатов скорняков и красильщиков. «Выкрасим, не отмоешься». «Спущу шкуру, недорого». Но нет, это сумрачное творение превзошло всё. Основательная редактура могла бы помочь, но времени мало — турнир завершается сегодня, да и как заставить себя прочитать это снова. Подавив приступ тошноты, эльф сунул бумагу в карман и вышел из комнаты.

Безымянная таверна пустовала. Комнаты еще охотно брали в наем, но большой зал стоял совершенно безлюдный, несмотря на поздний час. Раньше здесь был центр культурной и местами политической жизни, но сейчас тишина стояла, как на зачищенном героями кладбище. Безымянной она была, потому что названия никто не помнил, для единственной в городе таверны это и не нужно было. Но теперь придется вспоминать. Что-то лошадиное, кажется.

Виной всему стала таверна «Оземь». Конечно, она была новая, ни залатанных стен, ни расколотых столов, ни обугленных стульев — завсегдатаи старой таверны срочно бросились это исправлять — но была у нее и особая изюминка. В один день, например, можно было не просто накидаться, а разбившись на партии и состязаясь в знании горных чудовищ, в другой день вспоминали биографии Мастеров Юга или географию Пандоры. Раз в квинт музыканты с железным терпением (а может просто глухие) играли мотивы самых популярных баллад, чтобы любой желающий мог выйти и спеть.

Главным же мероприятием был ежемесячный турнир сочинителей. Не то чтобы награда была очень большой — почет и бесплатная выпивка на следующий сезон — однако страсти вокруг состязания кипели нешуточные. И в последний день месяца, то есть сегодня, — последний шанс бросить свою байку в специальный ящик. Уже завтра его вскроют, и судьи начнут разбирать всю выставленную на турнир писанину. Келеборн подумал о листе бумаги в кармане и поморщился.

На улице темнело, шел снег — в конце сырого месяца в Оле было уже довольно холодно. Эльф поплотнее укутался в бесформенный тулуп и прибавил шагу. Вскоре освещенная факелами «Оземь» выплыла из сумерек ему навстречу.

Войдя внутрь, эльф стряхнул на пол снег, а вслед за ним и тулуп, и оглянулся. Два полуоткрытых кабинета по краям большого зала занимали особые, но вполне привычные гости. Справа восседала Мастер Уттефэльлуа. Несколько лет назад она приехала сюда ради работы над каталогом местной флоры, но задержалась, видимо, еще и из-за «фауны», и «фауна» эта, судя по ее лицу, не особо радовала. Как бы то ни было, Уттефэльлуа не могла пропустить ни одного события, участники которого хотя бы в теории могли читать и писать. Келеборн поклонился, эльфийка сделала вид, что не заметила. Слева разместился магистр гильдии-протектора Гримгор с несколькими приближенными. Его неизменная спутница, могучая оркесса и бард по совместительству, заметила Келеборна и начала прокладывать локтями к нему дорогу, по пути не переставая спорить с щуплым человеком о рифмах к слову «хрясь».

Все пространство между кабинетами было заставлено столами, и за каждым из них сидело столько народу, что те едва выдерживали. Здесь были члены гильдий и вольные герои, местные и прибывшие на день-два с караванами или депешами, фермеры, скучающие после сбора урожая, и ремесленники с излишками монет. В общем, вполне обычная картина, за исключением одного элемента — фигура в темной робе с капюшоном, скрывающем лицо. Незнакомец сидел вполоборота к выходу, и Келеборн заметил длинную шипастую плеть, свернутую на его поясе. «Достойный трофей», — только и успел подумать он, как был затянут в общее веселье.

Темой нынешнего турнира ожидаемо стало Схождение, и баталии по этому случаю развернулись самые жаркие. Целые армии демонов укладывали могучими ударами героев, тех, кто уцелел, брали хитростью, спасали детей и стариков в приличных количествах, а прекрасных селянок так и вообще без счета. Все, понятное дело, на словах. После шести кружек или восьми Келеборн обнаружил себя в компании оркессы-барда, ее оппонента и пары пришлых героев сидящим за столом таинственного незнакомца и, открыв рот, слушающим его истории.

— Эээа! Какая гадость! Давай еще.
— Только, будь добр, без летящих кишок.
— И почему во всех байках герои раздавлены, или переварены, сожжены, отравлены или бегут?
— Герои не всегда выходят победителями из схваток. Есть у меня еще одна история. Без кишок, честно. Слушайте.

Когда незнакомец закончил, вокруг его стола как-будто вырос пузырь тишины. Слушатели перестали говорить, моргать, кто-то даже дышать. «Ух, — первой прервала молчание бардесса, — всякое слышала, но такое… Надо ж так!» Охая и качая головой, она побрела к стойке за новой порцией. Остальные молча последовали за ней в состоянии крайней задумчивости. За столом остался только Келеборн. Незнакомец придвинулся к нему поближе и вытащил из рукава свернутый лист пергамента.

— Эту историю я позволил себе записать. Хотел поучаствовать в вашем турнире. Что думаешь, есть шанс потягаться с лучшими сочинителями?
— Ээ… определенно…
— Но видишь ли в чем проблема, утром я отбываю. Ни на оглашение итогов, ни на награждение победителей не попадаю никак. А хорошую историю жаль.
— Жаль…
— А вот что, возьми ее себе. Мне будет приятно знать, что кто-то за ней присмотрит. Через год я вернусь, и тогда уже ты расскажешь историю о том, как все прошло. Если, конечно, у тебя нет байки получше.

С минуту Келеборн размышлял, комкая в кармане лист с собственными сочинениями, затем взял невесть откуда появившееся перо, написал свое имя на тонкой коже пергамента и отправился к ящику для турнирных баек. Уже на обратном пути эльф заметил, что незнакомец уходит, нагнал его он уже на улице.

— Постой. Ты же слышал, какие здесь рассказывают истории, и отлично знаешь, на что тянет твоя собственная. Почему ты мне помогаешь?
— Как любитель историй любителю историй, — незнакомец остановился посреди улицы и снял капюшон, обнажив лысую морщинистую голову с короной мелких рожек. Десяток глаз блеснули в свете уличных факелов, — Из солидарности, — демон подмигнул примерно половиной из них и растворился в воздухе…»

«Пожалуй, так гораздо лучше», — подумал Келеборн, перечитав написанное. За окном темнело, шел снег — в конце сырого месяца в Оле было уже довольно холодно. Келеборн старательно вывел свое имя под текстом, скрутил бумагу в тугой свиток, сунул в карман и поспешил в таверну «Оземь», где завершался турнир сочинителей.