Посвящается семидесятилетию белосолевской анархии

    Две почтенные беловодские горожанки, старушки-старожилки: Агафья Климентьевна, известная сплетница, политическая активистка и даже в некотором роде средство массовой информации, а также Прасковья Дормидонтовна, смотрительница Беловодского Народного Историко-Краеведческого Музея - сидели на скамеечке у старинной избенки и, щелкая семечки да предаваясь разговорам, смотрели на панораму вечернего города. Собственно, той обыкновеннейшей, не особо большой и не самой богатой хатой и был Музей с подобным громким и грозным названием, совершенно неуместно расположившийся в самой захолустной окраине Бела, на вершине дальнего холма среди каких-то дремучих огородов. Дверь была заперта, чтобы любой вор не упер экспонаты, да и смысла держать открытым домик все время не было - все равно посетители приходят в лучшем случае раз в три дня.

    Достопочтенные дамы вели светские беседы, пусть и на темы провинциально-беловодского пошиба. Обменивались последними новостями, как то, что какой-то ходок подло украл козу со двора Сидора, высказывали мнения по самым разным вопросам, включая геополитические взаимоотношения гильдий и слухи о существовании тайного всепандорийского гоблинского правительства, обсуждали проблему испорченности молодежи и деградации населения, ругали всех на чем свет стоит и, в общем, хорошо, а главное, полезно проводили теплый вечер начала месяца жнивня.

    Перед бабушками, увлеченными пространной болтовней, простиралась необъятная земля Луговищ. Дворики, огородики да поросшие буйной зеленью садики Беловодья были перед их дальнозоркими глазами, как на ладони. В общем, в какой-то степени место то являлось стратегически выгодным - можно было уследить за всеми происходившими в городке событиями (а у Агафьи-то взгляд орлиный, как не уследить!) - да и в целом пейзаж был крайне благовидным и живописным, прямо сразу картину рисуй.

    По узкой тропинке, петлявшей среди покосившихся заборов со слезшей краской, медленно, но с завидной целеустремленностью поднимался на холмик некий дварф. Был он из разряда самых стереотипных дварфов: рыжая борода, лицо простецкое, красный нос торчит картошкой; одет он был в обыкновеннейшую геройскую одежду и нес в руке рунный топорик. Выделялся тот дварф разве что широченными и необъятными, почти как те же самые пресловутые Луговища, шароварами в арбузную полосочку.
    Пока он восходил с усердием и терпением, достойным покорителей высочайших гор, старушки продолжали увлеченно трещать.
    - А ящо, Агафь Ляментевна, слыхала я такую новость - будто б Совет сделаеть так, шобы у каждого дворик был теперича по пять соток. Говорят, мол, лишние земли у всех изымають, а на них тады поселят приезжих орков!
    - Да ну, Праскофьюшка, бряхня это все…
    - И гоблины-ученые, на базаре об этом гутарят, заявляють - Великая Лужа-то того, совсем высыхает! Вполовину ужо обмелела, и все дальше будет мелеть, покамест полностью не пропадет.
    - Только сейчас они очухались, ваши ученые, тьфу… а раньше-то на ее бережку и камыш рос, и уточки плавали по ней. Помню еще, парниша в ней однажды чуть не утонул, больно глубокая была лужа...
    - Да и я о том же, Агафь Ляментевна! В нее надобно воды подлить, а то чай совсем исчезнет - и как в Совете до такого не догадались? И на кой деньги только получают.
    - Не высохнет она совсем, Праскофьюшка, во что говорю. Кудый-то она от нас денется? Десять раз на моем веку такое случалось, да ни разу совсем не пропала. А давеча ее даже хотели засыпать - и засыпали, только вот лужа через неделю снова появилась на том же месте, даже размером больше стала! А все потому что колдовство в ней, в луже энтой…

    А дварф тем временем достиг своей долгожданной цели - он стоял на вершине холма, громко дыша и переводя дух. Спросил без всяких церемоний:
    - Где здесь музей?
    - Да вона прям перед тобой, - отозвалась Прасковья Дормидонтовна и указала рукой на небольшую обветшалую избушку, - Только ты, дружок, малесть опоздал: музей час как закрылся.

    Разочарованный путник грозно ругнулся по-дварфийски, произнеся какое-то длинное, заковыристое и неблагозвучное слово -- бабки все с таким же флегматизмом продолжали трескать семечки, сплевывая шелуху в слегка пожелтевшую от жары траву.
    - Ты, милок, завтра приходи! Музей будет работать с полудня.
    - А разнервничался, ты погляди-то, как, - причитала Прасковьина подружка Агафья. - Оно все от плохой, как его-там, эхологии.

    У старушки, наблюдавшей за медленно спускавшимся обратно дварфом, мелькнула в голове дурацкая мысль и появилась невиданная досада за совершенную ошибку. Мысль та горькая была ни о чем ином, как о бездарно упущенной выгоде. “А ведь герои, они же неплохо всегда платят,” - призадумалась тревожно Прасковья, и сразу же перед ее взглядом появилась воображаемая таблица доходов и расходов. Причем последние пока что перевешивали, что тяжелым камнем лежало на сердце не лишенной меркантилизма бабушки.‘’А завтра ходок может и не вернуться! И осталася я тады без денег. Ох, оплошала-то я...”
    А хотя постой, постой! Не уходи, милок! Ошиблася я, музей пока что еще работает, - крикнула ходоку вслед старушка-музейщица, надеясь, что тот услышит…

***
    Герой Болеслав чинно ходил по небольшому залу Беловодского Народного Историко-Краеведческого Музея и выслушивал, как бабушка-музейщица с удивительным энтузиазмом и воодушевлением рассказывала о каждом из многочисленных, непонятно как втиснутых в столь ограниченное пространство экспонатов. Причем, делала это так увлеченно, что даже несмотря на полнейшую несуразность почти всех представленных в качестве экспозиции вещей, посетитель оставался заинтересованным.
Прасковья Дормидонтовна вилась вокруг ходока и, не останавливаясь ни на секунду, рассказывала всяческие небылицы о музейном хламе.

    Начинался обход территории (представленной одной тесной комнатушкой) с инсталляции “Природа Луговищ”. Она представляла собой нечто вроде диарамы, изображавшей часть степи и ее обитателей - растительность представляли покрашенные в кислотно-зеленый цвет пучки высохшей травы, а обитателей криво сделанные чучела всяких мелких грызунов. Фоном выступала светло-синяя материя с наклеенными на нее картонными облачками и солнышком. В общем, инсталляция произвела на Болеслава глубочайшее впечатление и подготовила его морально к другим, не менее занимательным вещам.
    Далее следовали экспонаты, иллюстрирующие народные промыслы и искусства Беловодья. Сначала аккуратно расставленные по полочкам поделия из деревяшек, веточек и шишек, всякие божки и идолы, музыкальные инструменты и лапти да валенки. Потом рыболовная снедь, крохотные модели лодочек в бутылках и, конечно же, рыба. На стене находились огромных размеров чешуйчатый сом и, совершенно неожиданно, чье-то длиннющее щупальце с присосками (как оказалось позже, конечность принадлежала древнему Славгородскому Чудовищу, когда-то терроризировавшему местные воды). И тут же рядом, так, для кучи, была прибита картинка с тем же самым чудищем, только живым, опасным и грозным.
    Недалеко на ажурной резной тумбочке в уголке стояла тяжеловесная скульптура ‘’Аллегория Вольницы’’, представлявшая собой кусок камня какой-то непонятно-абстрактной формы с торчащими кусками арматуры. Эстетического значения, по мнению Болеслава, такая бандура не имела, и было совсем непонятно, какое отношение эта штука имеет к вольнице и вообще к искусству. Соседствовала композиция с медным самоваром, на трубу которого был натянут сапог.

    Далее, посреди комнатки находилась непонятно как сюда затащенная тачанка с огнеметом, на борту которой было аккуратно выведено эльфийскими буквами: “Власть рождает паразитов!”. Сей экспонат как бы служил границей между Краеведческой частью Музея и Исторической, которая сиротливо приютилась вдоль дальней стены, притесняемая стороной первой.
    Ту самую историческую часть представлял стенд вдоль дальней стены со всяким старым и полусломанным хламом, иногда даже не имевшим связи собственно с историей Беловодья. Из интересного было разве что оружие, ржавая сабля, которой зарубили какого-то советника в середине прошлого века, подарок Музею от Республики Сольвейг - миниатюрная статуэтка “Три пастушки” с фонтанчиком, часть коллекции носков тролля Уртхырая, развешанная на леске прищепками, и кро-о-о-хотный колокольчик с этикеточкой: “Модель вечевого колокола. Масштаб 1:1000”.
    Заканчивался обход музея макетом города Славгорода образца 160-ого года, выполненным из спичек. Сделан он был, кстати, с тончайшей детализацией и с удивительным вниманием к деталям - так, например, на холме острога можно было приметить избу, которая в будущем станет этим Музеем.

    - Ну, вона, батюшка, и все, - завершила старушка Прасковья экскурсию. - Вопросы по ескурсии есть?
    Настало напряженное молчание. Болеслав оценивающим взглядом осмотрел окружавшее его добро и, откашлявшись, сказал:
    - Да уж, веселый тут у вас музей… А вообще, вопрос есть у меня один. Я из гильдии “Анархия”, и мы хотим открыть тут выставку в честь юбилея.

    Престарелая музейщица, застигнутая врасплох, подумала-подумала, высчитывая выгоды, и брякнула в ответ:
    - Ээээ, не. Места тут, в избе, нема, сам видишь, эк захламлено - а на чердаке, там это, музейный фонд. А в подвале, в подвале… морква с моего огорода хранится, во. Да и стоит обустройство выставки все это дорого...
    - Ничего, мы заплатим. Сто сольвов будет достаточно?

    Прасковья Дормидонтовна несколько опешила.
    - ...сто сольвов?! - но, когда тут же вернулся к ней ее холодный расчет, она продолжила:
    - Не, не, батюшка, там работы будет столько, что и двести не покроют. Да и других трудностей не счесть...
    - Тогда на двухсот пятидесяти сойдемся?
    - ...надобно ж еще эта, с Советом договориться. Он ж музеем владееть, а я простая смотрительница! За такое голову мне оторвет…
    - Двести семьдесят пять, хорошо.
...а ежели и договорюсь с советниками, то вашу выставку надо будет еще по чердачку распихать - а там места с гулькин нос. И придется хранилище еспонатов в сарайчик перетащить, там долго копаться… Не справлюся я со всем этим, точно говорю.
    - Двести восемьдесят сойдет?
    - Да деньги ваши энти переживаний моих не покроют! Стара ж я со всем этим возиться, одной ногой в гробу, а вы меня тут таскаете…
    - Ладно. Значит, обустрою в другом месте.
    Герой развернулся и пошел. Старушка, проводив его взглядом до выхода, окликнула:
    - Милок, постой! Согласная я на ваши проклятущие двести восемьдесят. Куды я денусь-то… А Совет, боги с ним, разберусь как-нибудь!

***
    Когда Прасковья Дормидонтовна одним утром пришла по работе в музей, то с удивлением увидела, что у входа в него толпится группа каких-то героев. Среди них был и известный старушке рыжебородый дварф - тот самый, который несколько тридцарей назад договорился с ней об устройстве выставки. Музейщица сразу смекнула, кем были те господа.
    - Здравствуйте, внучки…
    - И тебе не хворать, бабуля! - отозвался один из ходоков.
    - ...а у нас, кстати, появился новый зал...
    Болеслав тут же недовольно шепнул престарелой смотрительнице на ухо, мол, пока об этом не распространяйся, будет сюрприз.

    Сам музей героям вроде бы нравился. По крайней мере, такое впечатление складывалось у Прасковьи Дормидонтовны. Кое-кто из героев с интересом, видом разбирающегося в этом деле и даже с некоторым эстетством рассматривал экспонаты, некий другой дварф от всего этого был в щенячьем восторге и внимательно слушал лекцию, и лишь один из посетителей со скукой волочился позади группы, сожалея, что вообще согласился на все это предприятие, и иногда отпуская ехидные комментарии про несуразность экспозиции. Болеслав же пребывал в глубокой задумчивости и озабоченности, гадая, как отреагируют соратники, увидев его неожиданный подарок на юбилей гильдии, хоть и не подавал виду. А герои тем временем уже поднимались по лестнице…

***
    А экспозиция была богатая - хоть и, опять же, с юморком. Начать хотя бы с того, что на чердаке находилась все та же тачанка, будто бы насмехаясь над всеми законами логики и здравого смысла. Далее - экспонаты, повествующие о длинной истории пандорийского анархизма, начиная с дремучих времен города Деноса и разных философов и заканчивая, собственно, современностью. И все это с иллюстрациями, портретами, картинками, схемами и всяческими древними вещами, очевидцами тех событий.
    Из особенно интересного герои насчитали:
-- Брошюра “Анархизм для чайников”, напечатанная подпольной типографией и запрещенная в 14 крупных городах;
-- “Дубина народной войны против Серого Ордена”, здоровенный дрын, бывший оружием какого-то горожанина во время восстания в Сольвейге;
-- Труба от самовара с совета анархистов… хотя внимательный Болеслав и питал некоторые сомнения в подлинности экспоната, дело в том, что самовар на нижнем этаже избы, бывший во время прошлого посещения с трубой, в этот раз ее почему-то потерял;
-- Над входом висела подкова, как гласила надпись, она была особенно удачной подковой с аргамака Шимшона;
-- Пивная бочка, имеющая глобальное историческое значение, с нее в 208-ом году рыбак Карась, толкая очередную речь, провозгласил Беловодье вольницей;
-- Древко от флага Серого ордена. Само полотнище отсутствовало;
-- Парадные вышитые портянки в цветочек, были подарены благодарным народом герою Мелону;
-- Дыра в стене сарая, прожженая огнеметом Лэстера. Поскольку стену сарая было доставить проблематично, то присутствовала одна дыра - как положено, под крепким непробиваемым стеклом и в золотой рамочке;
-- Лубок “Безрассудная храбрость героя Гутчлука”, автор и дата неизвестны;
-- Вышивка крестиком “Анархисты на привале” с изображением всех героев гильдии и трубы от самовара;
-- Автограф поэмы Володимира "Герой и Олень".

***
    Вечером в трактире “У Любавы”
    - Болик, - спросил Болеслава Шимшон, - а ты вообще как до такого догадался?
    - Да как как… Хотел вам в подарок что-нибудь повеселее, а то в Сольвейге же в честь нас монету отчеканили. Вот и появилась такая мысль. С Советом, конечно, пришлось договариваться, однако Мастера и народ оказались совсем не против…
    - Но тачанка на чердаке, - встрял в беседу Маджи, - это, конечно, было мощно!
    - Как там пояснили? “Аллегорическая демонстрация превосходства идеи, желания и мечты над обстоятельствами и внешними ограничениями”.
    - Мне еще та штучка понравилась.
    - Которая?
    - Ну, тот магический камушек, который рассказывал лекцию о древних философах. Очень занятно. И, главное, голос был у него такой поставленный и такая грамотная речь - не каждый человек или даже эльф так говорит!
    - Жаль только, Гутчлук выставку не увидел. Ему бы, наверное, понравилось…